Пренебрегать психологической помощью сегодня – нелепость, а обращаться за ней к психологам – тренд. Дорогой, модный, публичный, православный, и, конечно, решит любые ваши проблемы – как не ошибиться в выборе? В День психолога мифы о специалистах разоблачает Наталья Скуратовская.
Хороший психолог окончил лучший вуз страны
Наталия Скуратовская
Отсутствие нормального образования – минус. Но и диплом хорошего вуза – не гарантия качества. Делать ставку на педсостав вуза, в котором обучался психолог, можно, но и это не панацея. Есть ряд учебных заведений, в практическом плане не уступающих МГУ.
Вузы дают базовое образование, а навыки непосредственной работы с клиентами приобретаются в процессе дополнительного. Стоит выяснить, есть ли у психолога дополнительная подготовка. С какими методами он работает? Как долго? Где осваивал?
Конечно, образование – критерий неоднозначный. Я знакома с хорошими специалистами, базовое образование которых было вовсе не психологическим, но они окончили магистратуру по психологии и освоили ряд психологических методов. Если у специалиста диплом посредственного заведения, а дополнительное образование отсутствует, вам очень повезет, если попадется талантливый самоучка.
Услуги серьезного специалиста стоят дорого
Нет прямой корреляции между «хорошим» и «дорогим». Немало отличных специалистов, которые работают в благотворительных проектах, получают зарплату, трудясь в государственных учреждениях, или просто выбрали для себя ценовую политику «много денег не брать».
Дорого или не очень дорого – скорее характеризует уровень притязаний самого психолога, навыки его самопиара. Если кто-то решил, что его клиентами будут только олигархи, то неудивительно, что окружающим цены покажутся заоблачными.
Но в любом случае ценообразование влияет на баланс между количеством клиентов и качеством работы. И если психолог будет много работать, но жить при этом впроголодь и не будет иметь возможности развиваться и повышать свою квалификацию, рано или поздно качество его работы упадет, каким бы талантливым он ни был.
Хорошему психологу достаточно одной встречи, чтобы разобраться в проблеме и помочь
Клиенты часто не видят разницы между консультированием и психотерапией.
Если речь о локальной проблеме, если нет серьезных травм, невроза, иных внутренних препятствий, если человек не врет себе, не врет терапевту, бывают случаи, что не только разобраться, но и помочь человеку выйти из проблемной ситуации получается за один сеанс.
Но есть масса примеров, когда за один сеанс удается лишь примерно локализовать проблему, а на то, чтобы избавиться от проблемы, могут уйти месяцы, а иногда и годы. Если речь идет о глубинных личностных проблемах, то тот, кто обещает помочь за один раз – либо шарлатан, либо неадекватно оценивает ситуацию.
Работая с психологом месяц, полгода, год, клиенту важно обратить внимание на субъективные и объективные улучшения в своей жизни.
Например, что-то тяготило – теперь не тяготит, что-то не получалось – стало получаться, был в тупике – вышел из него. Динамика перемен и определяет, насколько специалист квалифицирован и насколько его стиль работы подходит клиенту. В психотерапии возможны как улучшения, так и субъективные ухудшения состояния на непродолжительные периоды (человеку страшно, тревожно в процессе работы, обостряются негативные переживания). Но главное, меняется ли к лучшему объективная реальность клиента?
Если к лучшему меняется лишь настроение (субъективные изменения есть, а объективных нет), жизненные задачи не решаются, а проблемы усугубляются – это тот случай, когда психолог «подсадил на иглу». По большому счету, у психолога одна цель – стать не нужным клиенту, пока у того не появятся новые жизненные задачи и вопросы.
Психолог способен решить любую проблему
Есть некоторая путаница в понимании, кто такой психотерапевт, а кто психолог.
Психологическое консультирование обычно помогает разобраться человеку с конкретным запросом. Например, как скорректировать поведение в определенных жизненных ситуациях, как построить отношения с детьми, как преодолеть неудачи в карьере. Кто-то хочет воспользоваться помощью, чтобы сориентироваться в приоритетности жизненных целей. Результатом консультации психолога станет либо избавление от проблемы, либо выход на качественно новый уровень понимания своей жизни.
Психотерапия ориентирована на решение личностных проблем, не сиюминутных, а системных. Их причинами могут быть особенности развития, детство в дисфункциональной семье, жизненные кризисы, выбившие человека из привычного ритма жизни. Отсутствие сил и желания что-то делать, неумение справиться со страхами, иррациональные проблемы, которые трудно сформулировать словами – все это сфера деятельности психотерапевта.
Очевидно, не каждый специалист справится с таким диапазоном, ведь разные группы проблем требуют разной подготовки и компетенций. Индивидуальные особенности специалиста никто не отменял: у одного хорошо получается одно, у другого – другое. Универсальных психологов не бывает. Жизни не хватит, чтобы успешно подготовиться ко всему.
Если кто-то берется работать с любой проблемой, обычно это означает, что человек не очень квалифицирован.
Впрочем, ответственность за выбор всегда лежит «на покупателе». Когда знакомые и коллеги засыпают вас контактами и рекомендациями психологов – это создает пространство выбора. Но выбирать придется самостоятельно. Постарайтесь для себя четко определить проблему, обозначьте задачу, которую хотите доверить психологу. Отчасти это поможет не ошибиться, а вашим знакомым – поможет не рекомендовать вам лишнего.
Хороший психолог всегда дает конкретные и дельные советы
Психолог вообще не должен советовать, и тем более – принимать те или иные решения за клиента. Есть разные направления консультирования и психотерапии. Степень директивности в них тоже будет разной.
Например, в когнитивно-поведенческой терапии психолог может давать конкретные инструкции и алгоритмы действий. В психоанализе и прочих психотерапевтических направлениях давать советы категорически запрещено. Методика этого просто не предусматривает.
Хороший психолог помогает принять самостоятельное решение. Плохой – навязывает единственно правильный совет. И чем категоричнее совет, тем больше сомнений в квалификации психолога.
С настоящим асом складываются отношения и даже дружба
Помимо квалификации, профессионального опыта и хороших отзывов о психологе, есть момент субъективного, отчасти иррационального выбора. Для того, чтобы работа была продуктивна, должен сложиться доброжелательный, доверительный терапевтический альянс.
Если клиент испытывает эмоциональное отторжение, какой бы заслуженный ни был психолог, стоит прислушаться к своей интуиции и уйти. Это не означает, что психолог плох. Это означает, что этому клиенту он не подходит.
На психолога часто возлагают надежду, что он компенсирует недополученное в отношениях с другими людьми, причем сразу за всю жизнь клиента. Это подметили еще отцы-основатели психоанализа. Фрейд описал механизмы переноса, когда позитивные или негативные чувства и ожидания клиент проецирует на своего терапевта. Часто люди ожидают, что сложится дружба, эмоциональная близость с психологом. Но в большинстве направлений психотерапии дружба с клиентом (пока он остается клиентом) невозможна. В некоторых терапевтических парадигмах с клиентом даже нельзя общаться в промежутках между сессиями. Есть направления, в которых допустимы те или иные отношения с клиентом, но в любом случае недопустимо смешение ролей.
Например, нельзя работать с родственниками, коллегами, с людьми, с которыми мы вступаем в достаточно эмоционально нагруженные отношения.
С хорошим психологом складываются продуктивные, доброжелательные, доверительные отношения, потому что без этого не получится работа. Но это не критерий качества специалиста, это критерий совместимости клиента и терапевта.
В условиях, когда в стране нет лицензирования психологов, а подтверждение квалификации специалиста – ответственность клиента, людям хочется подстраховаться. Мы обращаемся к психологам с деликатными, болезненными, конфиденциальными вопросами, поэтому искать гарантий, опираясь на опыт других клиентов, которым работа с этим психологом помогла решить их проблемы – правильно.
Но друзья не всегда советуют психологов, которых знают лично. Куда чаще рекомендуют известных им понаслышке. Это может быть психолог, лекции которого они смотрели в ютьюбе, слышали по радио, просто читали статьи. Постарайтесь выяснить, есть ли у ваших советчиков личный опыт работы с этим психологом и насколько он успешен.
Надо быть уверенным, что в совете друзей нет места эмоциональной зависимости. Порой людям может нравиться их «такой замечательный» психолог, потому что он мастерски умеет выстраивать созависимые отношения с клиентом. Пока люди не дошли до кризиса, когда идеализация сменится разочарованием, такой психолог будет для них «самым лучшим».
«Сарафанное радио» не стоит исключать. Искать отзывы и рекомендации – нормальный путь, особенно если вы впервые сталкиваетесь с психологами или имеете негативный опыт и стремитесь подстраховаться от новых неудач.
Если вам потенциально интересен специалист, которого посоветовали друзья, если вы рассматриваете возможность работы с ним, задайте друзьям конкретные вопросы. Чем хорош? Как долго работали? Каков результат? Если работа в процессе – что объективно меняется к лучшему?
И главное, чтобы был православным!
В православной среде есть определенное недоверие к психологам. Помню времена, когда священники воспринимали психологов как «конкурентов за души паствы». На полном серьезе приходилось объяснять, что психология – не сатанизм, не против веры, это вообще про другое. И до сих пор такое отношение – не редкость, хотя сейчас христианская психология делом доказала свое право на существование, и многие священники и верующие знакомы с ней не понаслышке.
И все-таки религиозность психолога менее важна, чем профессионализм и способность с уважением относиться к ценностям клиента, не навязывая собственных идеологических установок.
«Православный» – не критерий качества. Когда кто-то упирает на то, что является православным психологом/юристом/таксистом/педиатром, тут же возникают сомнения в квалификации этого человека.
Кто давно находится внутри Церкви, работал на приходском или епархиальном уровне, наверняка сталкивались с ситуациями, когда, настаивая на своей православности, человек просто рассчитывает, что ему простятся его профессиональные несовершенства: «я же свой, я православный». Пока еще приставка «православный» остается поводом для манипуляций.
А уже в том случае, если профессионализм специалиста нас устраивает, стоит посмотреть, насколько его система убеждений гармонирует с нашей. Хороший психолог не станет навязывать клиенту свои убеждения, но вполне может их обозначить, заявить о том, что для него лично неприемлемо. Конфликт на уровне ценностей и убеждений не способствует эффективному консультированию или психотерапии.
Если перед верующим, православным человеком стоит проблема «как выбрать хорошего психолога», то совет здесь один – на первом месте должен стоять профессионализм, а на втором – уважение к вере и убеждениям клиента и готовность ничего не навязывать.
Хороший психолог – человек публичный
Если человек успевает вести блог, писать книги, публиковать статьи, при этом активно работает с клиентами и включен в образовательные проекты – он супергерой! Прежде всего это признак умения организовать свое время, но напрямую не значит, что специалист во всех отношениях превосходит менее публичных специалистов. Надо смотреть, что за этим стоит – ведь 90% своего времени психолог может тратить на самопродвижение или нанять других людей писать от его имени. Публичность, как и непубличность, связаны прежде всего с желанием и навыком специалиста присутствовать в публичном пространстве. Высококлассный специалист может не делать всего вышеперечисленного, но не потому, что ему нечего сказать, а потому, что ему некогда или он тяготится публичностью.
Но не стоит забывать и о том, что публичность – всегда возможность для клиента немного снизить риски. Посмотреть на специалиста, не афишируя желания консультироваться. Решить для себя, насколько он готов довериться такому эксперту и согласен ли с тем, что психолог говорит и пишет. Насколько противоречивы, с точки зрения клиента, убеждения психолога, в том числе религиозные, также можно обнаружить через его публичную активность.
Публичность – не критерий в выборе, но она упрощает выбор. Ведь если плоды публичности внушают доверие, значит, можно предварительно принять решение о сотрудничестве.
Все беды испытал на себе
Не считаю, что нужно испытать все несчастья, чтобы быть способным помогать другим. У каждого человека, к счастью, запас бед ограничен. Да и странно сводить работу психолога лишь к тем бедам, которые он пережил лично.
Хороший психолог обладает эмпатией. Это означает, что он может прочувствовать, сопереживать боли клиента. Важно, чтобы психолог был ресурсным, способным помочь клиенту разобраться в бедах, не проваливаясь в его переживания.
Согласитесь, тот, кто только читал о проблемах, не возьмется с ними работать. В любую проблематику надо вникнуть, войти, погрузиться – посредством специализированного обучения и опыта работы с определенным кругом проблем, поскольку личный опыт всегда не универсален, и сказать другим «делай как я» не получится. Например, можно заниматься предразводным консультированием, находясь в счастливом браке. Если специалист знаком с семейной проблематикой, техниками семейной терапии, досконально изучил проблему и знает, какие бывают кризисы и как их можно разрешить, ему не обязательно начинать разводиться самому, чтобы убедиться на практике, как это работает.
Каждый из нас рано или поздно переживает те или иные скорби. Опыт собственных переживаний делает психолога более сострадательным и деликатным в каких-то вопросах. Но сострадательным и деликатным можно стать и другим способом.
Что же нужно учесть при выборе психолога
Как выбрать своего психолога, одним предложением и не скажешь. Все-таки хороший или плохой специалист – это категории оценочные. Для одних хороший психолог – тот, кто эффективно поможет решить проблему. Для других – кто будет оказывать максимальную эмоциональную поддержку, бережно и деликатно. Для третьих – тот, кто будет подыгрывать клиенту, соглашаться со всеми его выводами, говорить приятное слуху. Четвертые предпочтут того, кто безжалостно и жестко, как хирург, не оставит камня на камне от прежних убеждений и пересоберет их в новой конфигурации. Чтобы выбрать хорошего специалиста, нужно определиться, какие критерии качества важны именно для вас. Но есть базовые принципы, которые следует учесть, чтобы не ошибиться в выборе:
– постарайтесь определиться с тем, какого результата хотите достичь , чего хотите от психолога;
– посмотрите открытые источники , опросите знакомых, рискните и поищите специалистов на порталах, посвященных психологической помощи;
– среди выбранных специалистов устройте «конкурсный отбор на вакансию» ;
– не делайте ставку на одного, чтобы не разочароваться в психологии совсем; пообщайтесь с несколькими специалистами, прежде чем определитесь, к кому идти на консультацию;
– сходите на пробную консультацию , чтобы понять, насколько вам комфортно работать именно с этим психологом;
– доверяйте интуиции , но проверяйте ее разумом;
– не бойтесь говорить психологу о своих сомнениях , в том числе – и при первой встрече.
Наталия Скуратовская – психолог, психотерапевт, преподаватель курса практической пастырской психологии, ведущий тренингов для священнослужителей и церковных работников, директор консалтинговой компании «Вив Актив».
Добрый день! Народу хоть и много, но мы сможем не только в лекционном формате пообщаться, но и попробовать что-то сделать, чтобы противостоять манипуляциям в реальной жизни. Я практический психолог, не академический специалист, а практик, и с церковными темами я работаю уже шесть лет. Работаю преимущественно в контексте пастырской психологии – консультирование священников, прихожан, в том числе и жертв психологического насилия.
Человек вами манипулирует? Пожалейте его
Эта тема возникла не случайно, возникла по мотивам многих личных историй разных людей, многих разочарований. Конечно, свобода – это очень важно, но не менее важна любовь, которую каждый человек ожидает встретить в Церкви. Прочитав Евангелие, узнав, что Бог есть любовь, человек устремляется с открытым сердцем навстречу этой любви, этой свободе во Христе. Но очень часто это не то, с чем он сталкивается. Не потому, что Церковь сама по себе плоха, а потому, что люди, которые в этой Церкви спасаются, остаются людьми со всеми присущими им слабостями, которые далеко не всегда искореняются с годами, а некоторые и усугубляются.
Манипуляции – это обычный фон человеческого общения. Где-то мы с ними готовы мириться. Допустим, торгуясь на рынке, мы их ожидаем. Или в деловом процессе, в переговорах. Законы жанра предполагают, что каждая из сторон старается обсчитать другую и добиться для себя максимальной выгоды. Но есть ситуации, где, по внутреннему ощущению, манипуляции для нас неприемлемы – это семья, и это Церковь. Потому что в нашей жизни должны быть места, в которых мы можем быть сами собой, где мы можем быть открыты.
Манипуляции, конечно, зачастую очень больно ранят, но в то же время все мы, так или иначе, манипулируем другими.
Манипуляция – это любое воздействие на другого человека с целью навязать ему свою волю, добиться, чтобы он сделал то, чего от него хотим мы, не учитывая того, что хочет он сам. Подчеркиваю, воздействие именно скрытое. Потому что если есть власть приказать, человека можно заставить. Он будет недоволен, но он это сделает. Если мы учитываем его интересы, мы с ним договоримся – возможно, он добровольно сделает то, что мы хотим от него получить.
Манипуляция – это не приказ, и это не честный договор. Это обращение к слабостям и уязвимостям, которые есть у каждого из нас, для того чтобы обрести над человеком некую власть. Манипуляция может быть направлена на разные вещи. Можно контролировать поступки, контролировать чувства. Все вы в своей жизни сталкивались с тем, как легко манипулировать чувствами. Собственно говоря, именно потому, что у нас есть чувства, мы становимся легкой добычей для манипуляторов. Просто потому, что мы живые.
Поэтому после этой лекции мы не будем добиваться полной неуязвимости, мы не будем жить в скафандре, потому что это не жизнь. Просто, я надеюсь, мы начнем просчитывать такие ситуации заранее, предотвращать, не вступать, вовремя выходить из этого контакта или разворачивать ситуацию таким образом, чтобы она была равноправной, честной.
Самый глубинный уровень манипуляции – это менять установки человека, подменять его цели нашими, управлять его жизненными намерениями, переориентировать его жизнь в ту сторону, которую мы для него считаем правильной. Может быть, намерения у нас самые благие. Например, когда мы воспитываем детей, мы прибегаем к манипуляции регулярно. Просим съесть ложечку за маму, за папу – это тоже манипуляция, потому что маме и папе ничего от этого не перепадет, кроме душевного спокойствия. Про манипуляции детства мы с вами поговорим буквально через пять минут, потому что произрастает всё из них.
Манипуляция – это в большинстве случаев не обязательно осознанное злонамеренное действие, когда мы хотим поработить чью-то волю. Манипуляция, как правило, во-первых, не осознается, а во-вторых, является для человека настолько привычной, что он просто не знает, как общаться по-другому. Потому что с ним так общались в детстве, он к этому привык, вынес из детства опыт: такие приемы работают, а такие не работают. Если я буду ныть, мама мне всё разрешит, поэтому дальше я буду прикидываться жертвой и манипулировать ее слабостью. Наоборот, если я буду всегда улыбаться, ко мне будут относиться хорошо дома и в школе, поэтому я никому не покажу своих подлинных чувств, я буду манипулировать своей неуязвимостью.
В то же время обычно в комплекте к этому идут некие провокации, чтобы выводить окружающих из душевного равновесия и на их фоне быть эталоном и образцом спокойствия. Делается это с целью выгоды. Чаще всего это самый простой способ манипуляции, когда мы можем ее вскрыть и просто спокойно сказать: «Вы делаете то-то и то-то». Мы можем использовать контрманипуляцию явно и открыто, тем самым дав понять, что мы раскусили игру, готовы в нее сыграть, но предлагаем не играть.
Другая цель – это власть, не обязательно формальная. Власть над умами, власть над душами – это очень соблазнительно. И это то, с чем мы часто имеем дело в церковном контексте.
Наконец, контроль, который не обязательно прилагается к власти. Власть и контроль могут идти в комплекте, могут идти по отдельности. Очень часто манипуляция с целью контроля – это не вина человека, а беда. Потому что если человек – невротик, ему просто жизненно необходимо контролировать ситуацию вокруг себя. Если вы – часть этой ситуации, значит, ему придется пытаться контролировать вас.
Поэтому первое, что я прошу вас запомнить. Если мы встречаемся с манипуляциями, то это не повод для агрессии, для конфронтации, для того, чтобы дать решительный отпор . Это повод для сочувствия.
Сильные, уверенные в себе, спокойные и добрые люди крайне редко нуждаются в манипуляциях. Поэтому если вами манипулируют, пожалейте вы этого человека для начала – это и по-христиански, и психологически будет первым правильным шагом, для того чтобы разобраться с манипуляцией. Потому что гнев – не лучший советчик в таких ситуациях.
Господь покарал — это ловушка
Итак, какие же бывают манипуляции? Как я уже сказала, осознанные и неосознанные. С осознанными, особенно в церковном контексте, мы встречаемся гораздо реже, чем с неосознанными. Потому что неосознанные – это не только те, которые человек смутно осознает, но и трансляция тех манипуляций, которым человек сам когда-то подвергся.
Если человек искренне уверен, что если вы не соблюдаете определенный набор предписаний, то всё, вы попадете в ад, он искренне вас от этого спасает, всячески препятствуя вам. Например, если вы пришли в церковь без платка, вы попадете в ад. Или если вы выберете себе в спутники жизни не того человека, которого советует ваш духовник, то спасения не видать, вы погибнете оба.
Тот, кто применяет такую манипуляцию, он в большинстве случаев не просчитывает холодно: «Ага, если я буду контролировать сферу личных отношений, если я буду контролировать круг знакомств и все аспекты жизни моего пасомого, то он полностью в моей власти». Таких коварных манипуляторов все-таки мало. Обычно это делается именно из представлений о некоем искажении духовной жизни, в данном примере – у пастыря. Хотя то же самое могут говорить и многоопытные прихожане.
Возьму пример из известного мне опыта человека, который ко мне обращался. В церковь приходит мать, потерявшая ребенка, не воцерковленная, просто в отчаянии. Первое, с чем она сталкивается: добрая женщина ей начинает рассказывать, что ребенка она потеряла потому, что с мужем не венчанная, Господь ее покарал, и что если она не хочет, чтобы умерли остальные дети, ей надо сделать то-то, то-то и то-то. Это не потому, что их так научил священник. Это потому, что такая картина мира и такой образ Бога живет в их сознании – Бог истребляет детей.
Особенность такой манипуляции – несвязанное сообщение. Бог истребляет детей во всех невенчанных браках, или этой женщине особенно не повезло? На это есть тоже стандартный ответ – что Бог кого любит, того и наказывает, вот Господь тебя избрал, решил тебя спасти. Это тоже одно из стандартных манипулятивных воздействий. Но чаще всего это происходит не в формате осознанной манипуляции, и самому такому человеку надо помогать справиться с теми страхами, которые держат его в этой ловушке.
Манипуляции могут быть вербальные, то есть словесные, с помощью речи, а могут быть и поведенческие – с помощью действий, поступков, когда слова являются только дополнением или не присутствуют вовсе. Например, если мы объявим человеку бойкот, потому что он что-нибудь не сделал – это манипуляция. Если каждый раз, когда члены семьи делают не то, что мы хотим, у нас сердечный приступ и все должны всё бросить и бегать вокруг нас – это глубокая невротическая манипуляция, которая вышла уже на психосоматический уровень. Так бывает.
Слабое здоровье – отличный способ контролировать окружающих, которым очень многие пользуются .
Чтобы быть абсолютно неуязвимым для манипуляций, надо быть мертвым, потому что манипуляции опираются на чувства. Некоторые из них естественные и есть у каждого из нас, а некоторые – деструктивные, и по-хорошему надо бы их в себе изживать. Тем не менее, это то, на что манипуляция может опереться.
Родом из детства
Первое и главное чувство – это любовь. Базовые потребности человека – пища и любовь – это то, что нужно даже новорожденному младенцу. Манипуляция любовью очень простая – бывает любовь безусловная, а бывает любовь с условиями: если ты не сделаешь то-то и то-то, я не буду тебя любить.
Например, мама говорит: «Если ты получишь тройку, я не буду тебя любить». Или отец говорит: «Если ты не поступишь в институт, ты – не мой сын. В нашей семье дураков не было». Абсолютно безразлично при этом, чего хочет сын, главное – условие поставлено. При невыполнении условия человек наказывается отторжением, эмоциональной изоляцией или исключением из некоего сообщества.
Почему я привожу примеры из детства? Именно потому, что чувствительность к этим манипуляциям формируется именно в детстве.
Человек, у которого детство было полным безусловной любви, гораздо реже попадается на манипуляцию любовью . Потому что у него есть интуитивная уверенность в том, что он, несомненно, достоин любви.
Ему не надо никому доказывать что-то, чтобы эту любовь завоевать. Он просто хороший, и его просто любят. Человек, которым в детстве манипулировали родители подобным образом, к такой манипуляции очень уязвим, потому что у него другая картина мира, у него нет базового доверия к людям. У него есть установка: любят только в том случае, если ты соответствуешь ожиданиям.
В церковном контексте чувство вины становится бесконечным
Когда мы обращаемся к церковному контексту, то понимаем, что тут ставки еще выше. Грозят не только утратой любви значимых окружающих, но и тем, что тебя не будет любить Бог. Основная манипуляция – «Бог тебя отвергнет, если ты не сделаешь то-то и то-то. Если ты будешь делать так, как мы скажем, Бог тебя будет любить». Я упрощаю, чтобы схема воздействия была понятна.
Второе – «нет спасения вне Церкви». Если ты не будешь делать предписанный набор действий, то ты не православный, мы тебя отвергнем. Человек, приходящий в церковь – неофит, он открыт ко всему. Призывающая благодать и смутные поиски Бога привели его в церковь, он готов поверить всему. Если в этот момент он окажется в условиях манипуляции, то эта манипуляция станет лейтмотивом всей его духовной жизни на долгие годы.
Следующее – это страх. Манипуляция страхом проста и очевидна – понять, чего человек больше всего боится, и этим его напугать. Это и угрозы из детства – «если ты не съешь суп, ты вырастешь хилым и девушки не будут тебя любить» или «если ты плохо сдашь выпускные экзамены, ты пойдешь в дворники и умрешь под забором». В церковном контексте ставка предельно высока – это спасение, возможность быть с Богом.
К этому, к сожалению, подвязывается такое понятие, как страх Божий.
Страх Божий – это не страх Бога карающего, который следит за нашими неправильными действиями исключительно с целью воздать нам по заслугам. Это страх нашего собственного несовершенства, осознание того, что перед лицом Божиим мы открыты такими, какие мы есть.
С одной стороны, Бог нас, несомненно, любит. С другой – ощущение того, достойны ли мы этой любви? Страх оскорбить Бога – это и есть страх Божий. Но чаще трактовка бывает другая, буквальная: надо бояться.
Следующее – это чувство вины, которое очень легко спровоцировать в человеке, особенно если он привык к этому с детства. Если у мамы карьера не состоялась, потому что она посвятила себя детям, то мама говорит: «Всю жизнь живу ради семьи, ради вас». В скобках подразумевается, что вы должны это отработать, это пожизненно. Чувство вины провоцируется зачастую в супружеских отношениях, потому что: «Из-за тебя у меня не получилось то-то и то-то, из-за тебя я отказался от таких-то возможностей». Человек, которому предлагается почувствовать себя виноватым, вынужден оправдываться и вынужден как-то искупить свою вину.
При переходе в церковный контекст наше чувство вины становится бесконечным, потому что никто из нас не безгрешен. Важной вещью в нашей духовной жизни является покаяние. Грань между покаянием, которое есть «метанойя», то есть перемена себя с Божьей помощью, и беспросветным чувством вины, когда вы понимаете – что бы вы ни сделали, это всегда будет плохо, порой бывает очень незаметной. Тем более что, к сожалению, так сложилась наша современная православная субкультура.
Чувство вины активно эксплуатируется, потому что оно есть у каждого, и все мы знаем о пользе покаяния.
Следующее – это неуверенность в себе. Когда человек в себе не уверен, легко сделать его беспомощным. Главное – побольше ему объяснять, что без вас он не справится, что он сам ничего не может. Если это происходит с человеком в детстве, он вырастает в состоянии так называемой выученной беспомощности: он не способен принимать на себя ответственность за свою жизнь и самостоятельно принимать решения, потому что жизненный опыт подсказывает ему, что сам он не справится, сам он не сможет.
Представьте, приходит такой человек в церковь, ищет духовного окормления. Как часто бывает, если у человека есть психологические проблемы, он находит себе комплиментарного партнера – того, кто восполнит его неполноту. В данном случае человек инфантилен, у него выученная беспомощность. Он найдет себе духовника, который будет всё решать за него. Идеальный вариант – какой-нибудь младостарец. Для него это идеальный прихожанин – сам ничего не решает, ничего не знает, боится своих желаний, боится доверять себе, просит благословения даже сморкаться.
Если такой придет к священнику, который воспринимает духовное руководство иначе, то уже у священника будет ощущение, что им манипулируют. И это правда – манипуляция жалостью тоже бывает. «Я такой беспомощный, я без вас пропаду, я ничего не знаю, ничего не могу, поэтому вы должны принять за меня полную ответственность и на вашей шее я въеду в Царствие Небесное. Сам я думать не хочу, и сам я делать ничего не хочу». В данном случае манипуляция часто бывает обоюдной.
Следующая ловушка – это гордость и тщеславие. Думаю, излишне на эту тему много говорить. Все мы знаем, насколько гордость и тщеславие опасны в духовном смысле, но одновременно это еще и ахиллесова пята в плане манипуляции. Но это манипуляция уже не силовая, а при помощи лести. Если человеку сказать, какой он замечательный, что никто кроме него это сделать не может, что он особенный, исключительный и мы в него верим, а он падок на такую лесть – он из кожи вон вылезет, чтобы оправдать наши завышенные ожидания.
Или мы можем взять его на слабо, сказать: «Не уверен, что у тебя это получится, это только для самых сильных духовно», – и человек начинает доказывать свое превосходство над этой общей массой.
Жалость. Не путайте ее с состраданием и сопереживанием. Сопереживание – это качество, которым, я считаю, должен обладать каждый христианин. Потому что это наша способность разделить боль другого человека и помочь ему. Жалость же всегда ориентирована сверху вниз. Мы чувствуем себя сильными и находим слабого.
Если нами манипулируют при помощи жалости, то как раз апеллируют к нашей тайной гордости: «Он слабый, а я сильный, я могу ему помочь, я такой маленький бог для кого-то». Манипуляция жалостью отличается от реально сложных жизненных ситуаций тем, что человек сам ничего не готов для себя делать. Ему нужно, чтобы всё за него сделали. Потому что сам он ничего не может, или у него есть причина, или нет подходящего состояния, или он не понимает, не знает, не умеет и просто без вас не справится. Если вы ему помогли один раз – то всё, вы уже взяли ответственность за его дальнейшую жизнь, потому что он без вас пропадет.
Многие знают этот манипулятивный треугольник. Манипуляция при помощи жалости – это посыл жертвы к спасателю. Вот, у меня есть жизненные обстоятельства или у меня есть враг, который меня со свету сживает, и только ты можешь меня спасти. Манипуляция жалостью невозможна по отношению к человеку, у которого нет тщеславия – это вещи связанные.
Наконец, манипуляция надеждой. Когда человеку обещается награда, которую на самом деле манипулятор ему обеспечить не может, и выставляются некие условия. В церковном контексте мы с этим сталкиваемся достаточно часто, и не только в будничной приходской жизни, но и в лице многочисленных просителей, которые приходят и говорят: «Вы же христиане, вы должны мне помочь, дать денег, одеть, обуть». Если вы им предложите, например: «Помогите нам двор подмести, дрова порубить». Скажут: «Нет-нет, что вы! Вы мне просто так должны помочь. Почему вы такие корыстные, почему я вам должен отработать?» И тут можно сказать: «Дорогой товарищ, ты пытаешься вызвать мою жалость, но сам не готов сделать для себя ничего, поэтому давай-ка подумаем вместе, как ты из этого печального состояния можешь вырваться».
Что касается манипуляции надеждой, надежды в Церкви бывают различные: есть надежда на спасение, есть надежда на принятие, на понимание, на то, что все братья и сестры. Недаром говорят, что в самых тяжелых жизненных обстоятельствах просыпается молитва. Потому что пока формируются некие ложные надежды и ложные пути достижения, человеку это мешает прийти к настоящей вере. Манипуляция становится препятствием.
Мы уязвимы не ко всем этим манипуляциям. Кто-то, например, очень устойчив к жалости, но бессилен перед страхом. Кто-то легко попадает на чувство вины, но его не пробьешь гордостью и тщеславием. Кто-то очень боится лишиться любви, но при этом очень хорошо контролирует свои остальные страхи, и больше его ничем не напугаешь.
Я думаю, теперь в реальной жизни вы будете тренироваться распознавать эти манипуляции. Давайте же посмотрим, что с ними можно сделать.
Приемы манипуляторов и защита от них
Вкратце о манипулятивных приемах. Что конкретно делать, когда мы сталкиваемся с манипуляцией? Как мы говорили, можно манипулировать информацией, эмоциями или поведением. Самое распространенное, пожалуй, в нашем церковном контексте – смешивать информацию и мнения. Это проявляется даже в догматических вопросах, когда догматы смешиваются с теологуменами. А иногда еще с какими-то измышлениями, к Преданию примешиваются традиции, зачастую совсем не христианские, но весь этот коктейль выдается за православие.
Когда у нас идет смешение информации и мнений – выход один: сосредоточиться на фактах, то есть научиться различать факты и интерпретации, что на самом деле сказано, а что является привнесенным нашим собеседником или кем-то еще.
Дальше – прикрытие авторитетом. Об этом уже сегодня упоминалось – прикрытие авторитетом Бога, готовность говорить от Его имени. Например, в предварительном обсуждении нашей лекции был разговор о том, кто спасется, кто не спасется. Одна дама рассказывала всем, что мы все не спасемся. Все, кто сюда придет, тоже (вы тоже «не спасетесь», кстати, я вас предупреждаю).
Ее позиция: вообще никогда ни в чем нельзя сомневаться. Если в чем-то сомневаешься в Церкви, то есть не в самой Церкви, а в том, что в Церкви бывают какие-то сложные ситуации – если ты начинаешь об этом думать, ты не спасешься. Часто такие вещи люди говорят о чьем бы то ни было спасении: «Это же Бог, Сам Бог, это в Евангелии написано, что те, кто ходит к психологам, не спасутся никогда. Об этом написано в Священном Писании».
– А то, что есть христианские психологи, людей это не смущает?
– Нет конкуренции между психологией и душепопечением, это абсолютно разные занятия.
– Тем не менее, курс психологии в духовных академиях есть.
– Да. Я считаю, что психологии там должно быть еще больше. Понимание человеческой психологии помогает священникам понять, во-первых, свой собственный внутренний мир, свои психологические препятствия. Например, свою уязвимость к тем или иным манипуляциям, свои ограничения, страхи и как-то их проработать, чтобы потом не проецировать свои психологические проблемы на своих прихожан.
С другой стороны, психология помогает понять и своих прихожан, а не мерить их по себе. Понять, что они другие люди, с другими ценностями, с другой жизненной историей, и подход к ним возможен не только в стилистике «делай как я, или как написано в этой книжке».
С авторитетами поступаем просто, тем более что в качестве авторитетов выступают святые отцы, Священное Писание. Не оспаривая авторитета, мы можем отказать собеседнику в праве говорить от имени этого авторитета, потому что обычно то, что выдергивается с целью манипуляции, ни в коей мере не отражает источник.
Знал бы Иоанн Златоуст, что от его наследия у многих в голове останется только фраза: «Освяти руку свою ударом», он бы, наверное, принял обет молчания в ранней юности.
Дальше. Специфический язык – это профессиональная особенность. Если вы чувствуете, что использование специальных терминов, даже если это термины церковные, но не вполне вам понятные, служит для того, чтобы вы поняли, насколько вы некомпетентны, переходите на привычный вам язык. В любой ситуации, когда вам пытаются навязать не свойственный или не очень понятный вам язык, пересказывайте то же самое другими словами.
Сужение или подмена контекста – это то, с чем встречаются очень часто. Это и выдергивание цитат из контекста, и помещение обстоятельств или духовных советов, данных совершенно другим людям, в неподходящий для них контекст. Одна из сложностей, с которыми мы сталкиваемся достаточно часто – это то, что духовные наставления, которые используются сейчас в современной Церкви, не дифференцированы по адресатам. Что-то было сказано только для монашествующих. А что-то говорилось в определенной ситуации.
Большая часть того, что говорилось про отсечение своей воли и абсолютное послушание, говорилось про совершенно определенные ситуации. Человек, отринувшийся от всего мирского, удаляется в пустыню. У него есть авва – это не случайный начальник, которого ему прислали. Это не как Патриархия назначила архиерея, которого никто из священников не выбирал, но все обязаны пребывать в полном послушании. Или как архиерей, в свою очередь, на приход прислал нового священника, и никто не выбирал довериться этому священнику, но это единственный храм в поселке. Ситуация другая – в том, что касается свободы того, кому и в какой мере свою волю можно доверить.
Изменение контекста здесь чревато тем, что человеку манипулятивно ставится нерешаемая в принципе задача. Сейчас, кстати, о постах говорят, что Типикон писался для монастырей, и как это для живущих вне монастырей проблематично. Я не знаю, я как-то привыкла, мне кажется, что нормально по Типикону поститься, нет ничего такого.
– Скажите, пожалуйста, ложь является манипуляцией?
– Ложь однозначно является манипуляцией. Это настолько очевидно, что я даже это не записала.
– Как этому противостоять?
– Противостоять? Если вы знаете, что это ложь, то, конечно, вы знаете правду. Если вы подозреваете, что это ложь, значит, задавайте уточняющие вопросы, чтобы человек запутался. Когда мы имеем дело с манипуляцией при помощи искажения информации, самое лучшее, что мы можем сделать – это сосредоточиться на фактах, уточнять, конкретизировать, дожимать, что называется, не давать сбить нас с толку. Здесь наши помощники – это логика и здравый смысл.
– И темперамент.
– Да. Темперамент, конечно, врожденный, но умение с ним обходиться, компенсируя его слабости и выжимая максимум из его сильных сторон – приобретенное, поэтому над этим надо работать.
Например, если мы знаем, что мы легко раздражаемся, есть разные способы взять раздражение под контроль, вплоть до дыхательных упражнений. В любом случае, основная стратегия – не идти по тому манипулятивному пути, по которому нас пытается увести оппонент.
Пытается он заставить нас оправдываться? Например: «Вы уже перестали пить коньяк по утрам?» – классический вопрос, на который можно ответить «да» или «нет», но всё равно окажешься в неудобном положении. Или: «Да вы еретик!» – и оправдываетесь. Кстати, в таких ситуациях можно согласиться, а можно предложить оппоненту обосновать свое предположение. Главное – не ввязываться в этот спор.
– Можно сказать: «Вы правы. Но знаете ли вы, до какой степени вы правы?»
– Да, можно его запутать асимметричным ответом, конечно. Если вас пытаются задавить вопросами, которые задаются не для того, чтобы выслушать ответ, а для того, чтобы сбить вас с толку – тормозите. Отвечайте на первый вопрос: «А что там было дальше, я прослушал?», «Можно, я запишу? Могли бы вы повторить?»
– А если нет ответа?
– На нет и суда нет. Манипулировать можно не только информацией, но и эмоциями. Как только вы почувствовали сильный нажим на эмоции, неважно на какие – позитивные или негативные – это верный признак того, что пора сосредоточиться на фактах.
Если из вас выжимают слезу, если вас пытаются спровоцировать на гнев, если вам льстят и вы чувствуете гордость, скажите себе: «Стоп! Что-то неспроста у меня эта эмоция появилась. Что от меня нужно этому человеку?» Это является основным противостоянием тем самым манипуляциям эмоциями, которые мы сейчас с вами разбирали уже применительно к церковному контексту.
Любая манипулятивная фраза, адресованная к эмоциям, разбивается об уточняющий вопрос: «Почему вы в этом уверены? Где конкретно написано, что придя в церковь в джинсах, я попаду в ад? Вы уверены, что это не прелесть?»
Святые отцы говорили: «Всякого духа испытывайте». Поэтому любой нажим на эмоции – это сигнал. Делаем шаг назад, и только факты. Мы свои эмоции кому попало в управление предоставлять не обязаны, поэтому со всеми этими манипуляциями просим конкретизации.
Следующий прием, который встречается – это эмоциональное заражение. Известно, что эмоции заразительны. В принципе, хороший способ манипуляции – ввести самого себя в такое состояние, чтобы оно было заразительным или изобразить его достоверно. Это может быть восторг, он передастся всем – и все ваши слова могут быть приняты на веру. Это может быть тревога: «А вы знаете, что ИНН на продуктах в вашем холодильнике…» Нет таких манипуляций, которые работают на всех. Это избирательно, тут надо понимать, что срабатывает.
Эмпаты, например, очень легко заражаются чужими эмоциями. С одной стороны, это хорошая возможность понять чужие эмоции, с другой – постоянный риск, что тебе подсадят каких-нибудь тараканов. Потому что радоваться чужой радостью, плакать чужими слезами – это нормальное естественное состояние человека, наделенного эмпатией. А бояться чужих страхов…
Кстати говоря, эскалация конфликтов тоже очень часто происходит за счет заражения гневом. Поэтому если вы чувствуете, что есть какой-то эмоциональный посыл, который вы разделить не готовы, вы опять же говорите: «Стоп! Какая информация подается мне в комплекте с этим эмоциональным посылом?», – даже если эмоция очень приятная. То есть разделяем эмоции и информацию.
Наконец, давление на эмоции – это всяческие невербальные демонстрации, и вербальные иногда тоже. Это обиды, агрессия явная, скрытая, обесценивание того, что вы говорите, демонстративное неуважение к вам. Собственно говоря, те вещи, которые призваны вызвать вашу неуверенность в себе, ваше чувство вины. Противостоять этому можно, естественно, сохраняя спокойствие. Сохранять спокойствие намного проще, если вы понимаете, что происходит с вашим собеседником, почему он так себя ведет.
На самом деле это несчастный человек, который вынужден таким образом – демонстрируя негативные эмоции и выманивая негативные эмоции из вас в ответ – добиваться более-менее сносного в психологическом плане для себя существования. Поэтому очень важно сохранять спокойствие, понять, посочувствовать агрессору. Наверное, у него было тяжелое детство, когда им тоже много манипулировали. Потом у него были не менее тяжелое отрочество и юность, и зрелость. И вряд ли у него счастливая семейная жизнь, потому что человек не может в одном месте манипулировать, а в другом не манипулировать.
– Если это сказать, не вызовет ли это еще больше агрессии?
– Нет, сказать про себя, конечно. Речь шла о том, как успокоиться и не сорваться. Если мы хотим, чтобы он взорвался у нас на глазах, мы это всё говорим вслух. Но это будет манипуляцией. Мы просто бьем по больному и доводим его гнев до крайней точки.
Наконец, воздействие на поведение. Контроль над поведением – это очень мощная вещь, особенно когда он происходит неосознанно, на уровне «не там сидишь», «не там стоишь», «не так стоишь», «не туда смотришь», «делай то», «не делай это».
Опасно, когда это закамуфлировано. Скажем, нам говорят: «Не сложно ли тебе будет после службы задержаться, а то архиерей приезжает завтра, надо весь храм отдраить три раза и начать уже готовить трапезу. Какое-нибудь изысканное блюдо, а то с утра не успеют». Это может быть нормальная просьба, а может быть манипуляция.
Любая манипуляция может быть просьбой, текст слов один и тот же. Вся разница в том, оставляется вам выбор или нет. Когда вас могут попросить, вы можете отказаться, это может сделать кто-то еще, вы можете это сделать вместе с кем-то. Если человек говорит: «Попросить больше некого, но мы вместе с тобой будем до упора, пока всё не сделаем», то это меньшей степени манипуляция, чем сказать: «Ну, ты же понимаешь, какие у меня важные дела по поводу завтрашнего мероприятия, поэтому…» Очень важная граница – это свобода. Вам оставляют свободу или не оставляют свободу.
Дальше – активизация стереотипов. В религиозных сообществах это самое любимое, потому что это различение по принципу «ты наш» или «ты не наш». «Настоящий православный должен…», «мы же русские, мы православные» – это тоже апелляции к стереотипам. С одной стороны, гордость, а с другой – страх: если ты поведешь себя не как наш, или посмеешь сказать, что не все русские или не все православные делают это, то мы тебя не признаем русским и православным. Будешь евреем и католиком тайным.
Когда вы сталкиваетесь с тем, что вас приписывают к некоей общности с тем, чтобы вас заставить действовать в соответствии с формализованными законами (причем эти законы могут быть не совсем те, которые есть на самом деле, а их интерпретация, которая выгодна вашему собеседнику), тут всегда делаем шаг назад, говорим: «Стоп!» Точно все православные, например, обязаны посещать все службы в храме, даже если они ежедневны? Подстраивать свой рабочий график под это, или все-таки есть другие варианты?
– А «кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец» – это манипуляция?
– Это часто используется как манипуляция. Это пример церковного фольклора, который был вынут из контекста, изменил свой смысл и начал использоваться манипулятивно. Причем в определении того, что же такое «Церковь как Мать», приносится, опять же, набор условий. Например, вы не должны замечать никаких недостатков, потому что вы же свою мать не осуждаете. Если ваша мать болеет, вы же не будете… Отвечать, что если моя мать болеет, я буду ее лечить или вызову врача – это бесполезно.
– Да, значит, вы не любите свою мать, если вы говорите, что она больна. У нас самая лучшая мать.
– Да. Поэтому в этом случае уходим от обобщений. Основное противодействие – это что не обязательно делать это, это и это, и «огласите весь список», чтобы заслужить право принадлежать к православным.
Дальше. Давление статусом. В иерархической структуре, каковой является Церковь, это вещь естественная, тем более что есть определенные традиции – отношение к священному сану, отношения между разными уровнями церковной иерархии. Но даже если общение строится сверху вниз и снизу вверх – это не только «ты» – «вы» маркируется. Это маркируется, например, что мне можно от тебя требовать, а тебе от меня – нельзя. Я могу тебе нахамить, а ты мне – нет. Есть много статусных маркеров, которые закрепляют отношения снизу вверх и сверху вниз.
Выйти из этого можно, только отделив статус от смысла высказываний. Легкая отсылка к транзактному анализу. Краткое содержание: если внутреннее состояние каждого человека обозначить, что есть ребенок, есть взрослый и есть родитель. Общение сверху вниз – это общение родителя с ребенком. Общение на равных – это общение на уровне взрослый-взрослый, или ребенок-ребенок, или два родителя. Два родителя обсуждают несовершенство детей обычно, или вообще, какие все плохие и нас не слушаются. Общение взрослых – это общение на уровне логики, на уровне фактов. Общение двух детей – это общение на уровне эмоций.
Самое простое, но не самое эффективное, если нам с этим человеком по каким-то причинам необходимо общаться регулярно – это сокращение контактов до возможного минимума. Мы знаем, что нами манипулируют – мы выходим из контакта, то есть уходим от захвата. Вы уже поняли, что каждая манипуляция предполагает некую зацепку. Устанавливается контакт, найдена или прочувствована слабая точка – у кого-то это страх, у кого-то это жалость, у кого-то это гордость. К этой вашей слабой точке подключились и применили к ней манипуляцию.
Но пока еще этот момент не наступил, пока еще вас не зацепили, или, если это манипуляция с изложением информации, пока вас не запутали, у вас есть контроль над ситуацией. Если вы чувствуете, что у вас ясность сознания поплыла, говорят вроде ерунду, а возразить вроде и нечего, или давят на эмоции – вроде надо посочувствовать, мы же христиане, мы должны, мы обязаны, мы всегда виноваты, но еще это на уровень чувств не перешло – в этот момент надо уходить от захвата.
Можно выйти из контакта, на пять минут выйти, в туалет отойти: «Я выйду, а вы продолжайте, продолжайте». Можно перехватить инициативу – например, начать задавать вопросы, о чем мы уже говорили. Можно, если вы сидите, встать, если вы стоите, сесть – изменить свое положение в пространстве. Можно начать испытующе смотреть на собеседника.
У каждого человека есть свои любимые способы манипуляции. У них есть свой темп, есть свой ритм, есть свои приемы. У них это получается, на это попадаются. У каждого из нас, естественно, тоже такие есть. Но если сбивается этот ритм, темп, привычные приемы? Только начал контакт устанавливаться, раз – эмоция. Например, начали из вас слезу выжимать, а вы вышли. Как об стенку, бесполезно. Вы вернулись – уже опять надо сначала слезу выжимать. Это сбивает манипуляцию.
Изменение темпа – это тоже очень мощное средство, потому что очень часто манипулятор не дает нам возможности сосредоточиться: «Давай, давай! Быстрей, быстрей! Если не сейчас, то никогда, это последний шанс! Срочно решайся!» Естественно, в этой ситуации надо максимально замедлиться и сказать: «Мне надо подумать, я не могу так сразу», – то есть сделать шаг назад и отложить решение. Иногда наоборот, вас изматывают замедлением: «Ну, я не знаю», – длинные паузы. Можно попробовать ускорить ваше общение.
Отсеиваем информационные помехи, которыми маскируется любая манипуляция, докапываемся до сути, до фактов, до реальных проблем, до реальных желаний, мотивов вашего собеседника и используем непредсказуемость. Чем менее вы предсказуемы, тем сложнее вами манипулировать. Парадоксальность реакций делает человека практически неуязвимым. Нужно отключение эмоций – не в смысле их блокировать совсем, а в смысле научиться их отделять от подаваемой в комплекте с ними информации. Эмоции отдельно, факты отдельно.
Дальше нужно сохранять возможность диалога. Сознание человека в естественном своем состоянии рефлексивное, то есть диалогичное. Мы взвешиваем «за» и «против», согласие и несогласие. В процессе манипуляций нас вовлекают в монолог, причем этот монолог не наш. Если вы чувствуете, что у вас по какому-то вопросу одна единственно верная истина в последней инстанции и альтернативы быть не может, то это хороший повод эту истину проанализировать – не явилась ли эта уверенность плодом манипуляций. Можете ли вы по-прежнему посмотреть на ситуацию, на человека, на ту или иную идею с разных сторон.
Очень помогает создание расширенного контекста или перемещение из того контекста, который вам навязывают, в тот контекст, который для вас органичен. И альтернативы. Если вам говорят, что это единственный способ спасения, вы говорите: «Может, еще какой-то есть?» Или: «У святых отцов я читал, что тот-то спасался так-то».
Когда говорится про послушание, тоже бывает подмена смысла слов. Под послушанием сейчас зачастую понимается исполнение чего-то, что ты делать не хочешь, но должен.
– Например, меня просят, говорят о важности милосердия и требуют отдать немедленно все деньги на благотворительность, а я расширяю контекст, говорю, что у меня есть другие обязанности, у меня есть семья и то, и то. Поэтому милосердие – это тоже важно, но… Об этом речь идет?
– Не совсем. Скорее, тут суженный контекст будет такой: вам говорят о милосердии и говорят, что если вы действительно милосердный человек, то вы обязательно поддержите этот собачий приют, потому что невозможно же оставаться равнодушным. Тогда вы, например, говорите, что уже поддерживаете больных детей. Или обратная ситуация: «Ах, вам собачки дороже людей?»
«Мой способ проявлять милосердие – он единственно правильный, а ваши способы проявлять милосердие никуда не годятся» – это будет сужение контекста. Вы предлагаете альтернативы или расширяете контекст. Это может относиться к чему угодно – к вашей семейной жизни, к воспитанию детей. Просто здесь идет апелляция к долгу: «Вы же должны мне помочь, вы должны всем помогать». Можно выйти из этого состояния навязанного долга и сказать: «Я могу вам помочь, но я вам ничего не должен».
Наконец, что касается манипуляции надеждой – нужно развести надежду и манипуляцию. Да, у меня есть надежда, и я хочу эту надежду сохранить, но я не понимаю, как связано предписанное мне действие с моими надеждами.
Манипуляция или невроз?
Бывают ситуации, которые внешне очень похожи на манипуляцию. Это манипулятивное поведение, но человек его не вполне контролирует. Это ситуация глубокого невроза. Очень часто у невротика есть так называемая система невротических требований. Я думаю, прочитав эти требования, вы вспомните таких людей, а иногда таких бывают целые приходы:
- нас никто не должен критиковать,
- в нас никто не должен сомневаться,
- мы всегда правы,
- все нас должны слушаться,
- мы можем манипулировать, а с нами так нельзя,
- за нас должны решать проблемы, а мы можем капризничать,
- мы можем конфликтовать, а вы должны смиряться, вы должны терпеть,
- нас должны понимать, а мы никого понимать не будем.
- чтобы все, обласкав нас со всех сторон, нас оставили в покое и не мешали.
– Это точно не программа нашего правительства?
– Нет, это симптомы глубокого невроза. Со всеми же случается. Поэтому если вы видите это всё в комплексе, вы должны понимать, что ответ на противостояние манипуляциям, особенно на жесткое, на ироничное, на попытку выстроить стенку – будет конфликтным и совершенно не соответствующим силе вашего воздействия. Это повод насторожиться, взвесить каждое слово и понять, где у данного человека уязвимые места, чтобы к этим уязвимым местам по возможности не приближаться.
Если это характеристика некоего сообщества, то мы можем уловить особенности общей церковной субкультуры, в которой находимся. Потому что в Церкви есть вещи, которые в большей или меньшей степени способствуют манипуляциям. То, что здесь перечислено, не обязательно есть везде и всегда, но чем сильнее проявляются эти параметры, тем более манипулятивной становится сама среда, то есть человек оказывается в ситуации, в которой ему тяжело противостоять манипуляциям:
- иерархия, подавление авторитетом;
- неуверенность и чувство вины;
- избирательность применения норм и правил («Хочу – казню, хочу – помилую»);
- разрыв между декларируемым и реальным;
- табу на обсуждение тех или иных тем (невозможность, зачастую, даже осознав манипуляцию, ответить на нее конкретизацией вопросов, прояснением).
Например, «над тобой издеваются, а ты должна смиряться, ты же христианка, ты должна терпеть». «Почему ты такая не мирная, почему ты такая конфликтная?» И если при этом возразить оппоненту, он скажет: «Ах, ты еще и споришь, так это гордыня!» «Мы тебя не оскорбляем, мы тебя смиряем, заботимся о твоем душевном спасении». Если вопросы правомерности таких действий табуированы, то есть обсудить их нельзя, можно сказать: «Спасибо за смирение и за науку. Можно, я попробую как-нибудь сам поработать над собой?»
От подмены чувств – к подмене смыслов
В основе многих манипуляций, которые мы сегодня обсуждали, лежит навязывание определенных чувств и определенного состояния. Это, конечно, отдельная большая тема. Я имею в виду вот что. Какие-то чувства вы должны испытывать, а какие-то чувства греховны, их испытывать нельзя. Поэтому осознание этих чувств у человека блокируется.
Например, человек уверен, что он никогда не раздражается, или что он никогда не обижается, никогда не врет, но в то же время он всем сочувствует и сострадает. Искажается осознание своих собственных чувств, соответственно, контакт с другими людьми выводит ситуацию наружу. Чем более манипулятивным в том или ином месте является духовное руководство, тем сложнее из этой системы выйти.
Когда мы говорим о сектах, о младостарцах, о тех, кто ведет не ко Христу, а к себе, мы очень часто имеем дело как раз с закрытой непрозрачной системой, в которой изначально произошла подмена на уровне чувств, потом – на уровне смыслов, а потом уже – на уровне внешних проявлений, требований к членам этой субкультуры, и так далее.
Что делать, когда вы имеете дело с манипуляциями не отдельно взятого человека, а среды, то есть чувствуете ограничение свободы? Например, пришли на новый приход, стараетесь вписаться, стараетесь наладить отношения, понимаете, что об этом говорить нельзя – тут не так стоишь, тут не так смотришь, не так одеваешься и вообще это грешно. Это повод задуматься, а то ли это духовное руководство, которое вам нужно?
Оказавшись в жесткой манипулятивной системе, иногда проще не пытаться ее продлевать, а просто из нее выйти, поскольку возможности духовного руководства не ограничиваются одним местом.
Коснувшись большой темы о манипуляциях, мы многого не успели. Вопрос психологических проблем душепопечения вообще стоило бы рассмотреть отдельно, потому что с этим связано много вопросов, которые задавались заранее. Хотелось бы отметить одну вещь. Если в духовном окормлении вместо того, чтобы чувствовать, как вы становитесь сильнее, как вы становитесь ближе к Богу, как вы получаете больше любви, вы чувствуете всё больше несвободы – это верный признак, что как минимум надо выйти из этого замкнутого круга и посоветоваться с каким-то другим, авторитетным для вас священником.
– А если ситуация действительно сложная? Есть же в Церкви нестандартные ситуации.
– Гипотетический случай, который так часто бывает – гражданский брак. Понятно, что бо льшая часть священнослужителей его не одобряет и даже не причащает тех, у кого незарегистрированные отношения. Тут у самого спрашивающего должна быть готовность услышать ответ. Я не имею в виду ответ «Вы должны расстаться, потому что вы уже согрешили». Вопрос должен быть: «Как нам жить в сложившейся ситуации? Как нам идти к спасению?» Проанализировать честно, что мешает отношения как-то оформить, почему они остаются в таком статусе? И правда ли, что оба супруга хотят жить вместе, или этот статус удобен одному из них? Например, молодому человеку удобно жить в гражданском браке, а девушка не против бы оформить отношения, венчаться, но она боится настаивать. Это повод для более глубинного анализа ситуации.
Вообще, в таких ситуациях стоит пойти к человеку, которому вы доверяете, или если у вас нет такого знакомого священника, спросить у друзей, у знакомых, которым вы доверяете, не обозначая даже свою тему иногда: «Есть ли священник, с кем можно поговорить откровенно начистоту?» Обязательно в окружении хотя бы один такой найдется.
Видео: Виталий Корнеев
Комментирует психолог Наталия Скуратовская.
«Священник убил жену» — это ужасает, но увы, не удивляет. Семейное насилие встречается в священнических семьях (да и просто — в «глубоко воцерковленных») чаще, чем «в среднем по больнице». Причины просты: психопатов среди священников, мягко говоря, не меньше, чем среди прочих граждан, но распространенные представления о браке и супружеских отношениях таковы, что фактически легитимизируют насилие и препятствуют выходу из кризисной семейной ситуации. (Причём основаны эти представления на ложном понимании и Евангелия, и канонов — ещё одна подмена, калечащая, а подчас — и отнимающая жизнь).
Мне доводилось общаться и с совсем юной матушкой, избитой до синевы своим столь же юным мужем (отпрыском маститой священнической семьи «с традициями» — да, в том числе — и с традицией «смирять» жену побоями), и со страдающими от семейного насилия многодетными матушками постарше, пережившими за годы семейной жизни не один перелом, с отбитыми почками, но не решающимися изменить ситуацию. Что, как правило, слышат они от духовника? «Терпи, смиряйся, это твой крест, это для твоей же пользы, развод — смертный грех, жена да убоится мужа…»
И там, где в обычной семье женщина преодолела бы страх и созависимость, добралась бы до кризисного центра и получила поддержку и убежище, многие матушки будут терпеть до последнего — и не только из-за вышеперечисленных «назиданий», но ещё и потому, что стыдно «опорочить» мужа, уронить его священнический авторитет, «навлечь хулу на Церковь» (к слову сказать, очень часто эти священники-абьюзеры на приходе ведут себя совершенно иначе — и прихожане их считают «добрыми пастырями»).
В некоторых случаях семейное насилие — это следствие не психопатии, а ситуации колоссального давления, в которой оказывается священник в силу особенностей нашей «церковной системы», и если он с этим хроническим стрессом не разберется конструктивно, то последствия могут обрушиться на семью (на которой будут «вымещаться» все негативные эмоции, не находящие выхода)
И очень хочется напомнить женщинам, оказавшимся в ситуации семейного насилия:
1. Вы не одни наедине с этой бедой — по всей стране есть сеть кризисных центров для жертв семейного насилия, которые предоставят и психологическую, и юридическую помощь, а в случае необходимости — и убежище (и даже с 6 детьми, да). Это бесплатно.
И даже если вы пока не собираетесь уходить, стоит связаться со специиалистами кризисного центра и конфиденциально обсудить свою ситуацию — чтобы появилось адекватное восприятие и ситуации как таковой, и риска, которому вы подвергаете себя и детей, и возможностей изменить ситуацию.
2. Если вы решились уйти от мужа-абьюзера, то сначала хватайте детей и уходите в безопасное место (если нет такого места у родственников и друзей — то в убежище), а потом уже выясняйте отношения, обсуждайте возможный развод и т.д.
3. Ваш уход не «разрушит брак» (если есть угроза жизни и здоровью, всё и так разрушено), но может дать браку шанс на спасение (и этот шанс заключается в психотерапии, в ряде случаев — с участием психиатра, которое поможет абьюзеру сдерживать агрессивные импульсы, а возможно — и справиться с теми собственными личностными проблемами, которые и подталкивают его к насилию). Пока жена не ушла, у мужа-абьюзера нет никаких стимулов, чтобы признать проблему и начать ее решать.
——————
Упокой, Господи, новопреставленную Анну и прими ее в Свои небесные обители!
И помоги, Господи, тем, кого еще можно спасти.
Яков Кротов: У нас в гостях психолог, православная Наталия Скуратовская .
Откуда появился у вас интерес к манипуляциям? У меня ощущение, что в России все страшно боятся потерять свободу, оказаться жертвой манипуляций, а в результате все эту свободу теряют, потому что страх несвободы оказывается хуже рабства.
Наталия Скуратовская: Любой страх повышает риск того, что он оправдается.
Интерес к этой теме появился у меня в результате моего профессионального опыта, в том числе и психотерапевтического, а с другой стороны, из моего опыта как светского психолога, бизнес-психолога. Это то, с чем я работаю, что помогаю людям преодолевать на протяжении последних 25 лет.
В России все страшно боятся потерять свободу, оказаться жертвой манипуляций, а в результате все эту свободу теряют
Яков Кротов: С верующими людьми вы работаете не так долго?
Наталия Скуратовская: Да, с 2010 года, когда у Церкви появилась готовность с этим работать. Началось все с того, что архиепископ Камчатский пригласил меня провести тренинг для священников его епархии. Эти священники, которые были у меня на первом тренинге, потом обращались за индивидуальными консультациями, и как-то одно за другим оно и пошло. До этого за 20 лет моего пребывания в Церкви я даже представить себе не могла, что моя профессиональная деятельность и моя вера когда-нибудь соприкоснутся.
Яков Кротов: Сейчас в Москве практически при каждом приходе есть психолог, и психологическая грамотность растет.
Как вы определяете манипуляцию? Чем, к примеру, манипулятивная любовь отличается от обычной? Вот родительная любовь, например... Или, если появляется манипуляция, то слово "любовь" неуместно?
Наталия Скуратовская: Почему же? Это все прекрасно может совмещаться в сознании одного человека. Манипуляция - это любое скрытое психологическое воздействие на другого человека с целью добиться от него выполнения своей воли.
Яков Кротов: Играет роль, осознанная это манипуляция или нет?
Любой страх повышает риск того, что он оправдается
Наталия Скуратовская: Для объекта воздействия принципиальной разницы нет. Для самого манипулятора это, конечно, играет роль. Это вопрос внутренней честности. Если человек осознает, что он манипулирует, как минимум, ему при желании легче от этого избавиться. Если он не осознает, то скорее отношения зайдут в тупик, чем он поймет, что именно манипулятивность его поведения служит причиной этого тупика.
Яков Кротов: А манипулятивные практики больше распространены в России или в других странах? Можно сказать, что в России это особенно острая проблема?
Наталия Скуратовская: По большому счету, на этом уровне люди везде одинаковы. Манипуляция - это фон нашего общения, это не означает, что там обязательно ужасы-кошмары, разрушительные последствия для личности. Разрушительные последствия накапливаются медленно, постепенно, потому что манипуляции лишают нас честности и открытости, возможности оставить другому человеку свободу выбора, то есть это привычка именно к такому манипулятивному поведению. А так любая мать, которая уговаривает ребенка съесть ложечку «за папу, за маму» (причем с любовью), - это уже где-то и в чем-то манипулятор.
Яков Кротов: А надо просто приказать съесть ложечку?
Манипуляция - это любое скрытое психологическое воздействие на другого человека с целью добиться от него выполнения своей воли
Наталия Скуратовская: Подождать, пока проголодается.
Яков Кротов: На мой взгляд, эталонное время манипулятивных практик - это викторианство . Достаточно сказать о том, как мальчиков и девочек отучали от онанизма - всячески запугивая, что есть определенный запас половой энергии, ты все это растратишь, будешь кривобокий, хромой, уродливый, будут прыщи и так далее. Из этого, мне кажется, во многом вырос современный атеизм, из этого вырос Фрейд, который с этим боролся и доказывал, что так с детьми нельзя. И с точки зрения Фрейда, иудео-христианская религия в ее европейском варианте - это просто перенос на Бога тех представлений, которые формируются у ребенка, ставшего жертвой подобного воспитания. Бог как манипулятор… И поэтому Фрейд был неверующий.
Наталия Скуратовская: Бывает такая ситуация, когда образ Бога искажается, на него действительно проецируется родительская фигура, и, если ребенок столкнулся с запугиванием и угрозами, что "если ты меня не будешь слушаться, я не буду тебя любить", то это же переносится и на Бога. Бог становится такой пугающей фигурой, расположение которой надо заслужить, иногда - противоестественным для себя образом.
Яков Кротов: Вот Апокалипсис, проповедь Спасителя о Страшном суде: скрежет зубов, будешь глядеть на женщину с вожделением - лучше бы тебе удавиться и так далее... Это манипуляция?
Наталия Скуратовская: Не думаю.
Яков Кротов: А в чем разница? Это же запугивание.
Есть разница между запугиванием и предупреждением
Наталия Скуратовская: Есть разница между запугиванием и предупреждением.
Яков Кротов: Вообще, вся эта евангельская педагогика, как говорил в оправдание Спасителя Иоанн Златоуст , это педагогическое запугивание. Но выходит, что это не оправдание, а наоборот, скорее, утяжеление вины? Зачем Спаситель так часто говорит о вине?
Наталия Скуратовская: Спаситель как раз не очень часто говорит о вине. Вообще, основное, на мой взгляд, послание Евангелия - что мы спасаемся по милости Божьей, а не потому, что своим праведным поведением заслужили это спасение, не потому, что оправдались своими поступками, тем, что ни разу не преступили ни одной заповеди. А дальше эту мысль развил уже апостол Павел - что по закону никто не оправдается.
Яков Кротов: Это мудро... Тем более что у Нового Завета есть, мягко говоря, подводная часть, обратная сторона медали. Есть огромная часть, которая благодарит Бога за то, что есть мир. И в этом смысле невозможно понять Христа, не поняв, что в течение полутора тысяч лет эти люди действительно учились благодарности, доверию, открытости миру. Тогда мы не поймем Евангелие, у нас будет перекос. А в современных российских условиях человек приходит к Богу не из мира, где благодарственные псалмы - это ежедневное пение, а из мира цинизма, отчаяния, педагогических унижений и манипуляций, где ему кричали: "Ты козел! Чего ты прешь? Дай мне отдохнуть!" Это манипуляция?
Одни и те же действия, в зависимости от контекста, могут либо быть, либо не быть манипуляцией
Наталия Скуратовская: Может быть, манипуляция. Понимаете, одни и те же действия, в зависимости от контекста и, прежде всего, от мотивации того, кто это говорит или делает, могут либо быть, либо не быть манипуляцией. Есть чисто манипулятивные фразы, но зачастую мы не можем вынести вердикт по одной фразе. Например, чисто манипулятивная фраза: "Не будешь поститься, молиться - и Бог проклянет тебя, пойдешь в ад". Человек, который так говорит, присваивает суд Божий. Он не знает, как Бог будет судить его собеседника, но он уже вынес свой вердикт. Это к вопросу о манипулятивной педагогике. И церковная педагогика тоже может быть манипулятивной.
Яков Кротов: Хорошо, к священнику, к такому младостарцу, приходит четырнадцатилетний подросток, и священник в лоб: "Онанируешь?" И подросток думает: о, батюшка прозорливый... Это манипулятивная педагогика?
Наталия Скуратовская: Несомненно.
Яков Кротов: Подросток способен выйти из этого без потерь?
Наталия Скуратовская: Думаю, самый простой способ выйти - не приходить второй раз. Но это не всегда возможно, ведь он же не всегда сам приходит, часто тут еще участвует семья.
Яков Кротов: Может человек в 14 лет хотеть, чтобы им манипулировали?
Церковная педагогика тоже может быть манипулятивной
Наталия Скуратовская: В принципе, может, если он к этому привык, например, в своей семье. Это создает определенное чувство безопасности, ему не надо ничего менять в себе, ему понятна эта система отношений. Например, если он привык послушанием заслуживать одобрение своих родителей, то, попадая к такому младостарцу, у которого тоже надо заслужить одобрение послушанием, он будет чувствовать себя психологически комфортно при всей деструктивности отношений, потому что это привычная для него система. Раскаяться в этом он может, только если в его жизни наступят объективно тяжелые последствия того же послушания. А может не раскаяться до конца жизни и перенести это, в свою очередь, на своих детей или на своих прихожан, если он станет священником. Собственно говоря, это так и транслируется.
Яков Кротов: По вашему опыту общения с семинаристами, есть тенденция учить будущих священников манипулятивным практикам? Или эта опасность осознана, и ее избегают?
Наталия Скуратовская: Целенаправленно будущих священников манипулятивным практикам, конечно, не учат, но семинария - это становление ролевой модели поведения. И эта ролевая модель усваивается по преподавателям семинарии, по духовникам, то есть по тем реальным священникам, которые способствуют становлению человека именно как пастыря, душепопечителя. И если этим наставникам свойственно манипулятивное поведение, то оно перенимается как часть этой ролевой модели, причем оно может не осознаваться ни той, ни другой стороной, а просто впитываться.
Нельзя стать профессиональным практикующим психологом без проработки своих психологических сложностей
С точки зрения психологического здоровья, это должно осознаваться. Когда я занималась с семинаристами практической пасторской психологией (это были не лекции, а тренинг, и прорабатывались какие-то их собственные особенности поведения в разных ситуациях), каждый раз, замечая это, я обозначала этот момент, делала его явным: вот посмотрите, что вы сейчас сделали. Или: а давайте спросим у ваших товарищей, насколько честно это прозвучало. И они начинали сами распознавать это в своем поведении. Осознание - это уже наполовину решение проблемы. А потом они уже начинали подшучивать друг над другом, когда кто-нибудь входил в роль такого манипулирующего священника.
Яков Кротов: У психиатров, психологов, психотерапевтов тоже есть профессиональная наклонность к манипуляциям? Или их от этого точно предупреждают?
Наталия Скуратовская: По крайней мере, у них больше шансов заметить это за собой. Нельзя стать профессиональным практикующим психологом без индивидуальной проработки своих психологических сложностей. В принципе, нельзя приступить к практике, не разобравшись со своими собственными психологическими проблемами. Но в нашей стране эта деятельность не лицензируется, поэтому любой желающий после каких-нибудь трехмесячных курсов может идти и морочить людям голову.
Яков Кротов: Как говорили древние римляне, «пусть остерегается покупатель».
Итак, манипуляция любовью - это основной, может быть, способ манипуляции. Говорят: не буду тебя любить, если… Как это совместимо с понятием ответственности? Как совмещается любовь Божья, если она абсолютна и безусловна, со свободной волей человека?
Безусловная любовь начинается с готовности принять другого таким, какой он есть на самом деле
Наталия Скуратовская: Если мы говорим о безусловной любви, то она начинается с готовности принять другого таким, какой он есть на самом деле. Не то чтобы во всем его оправдывать и поддерживать, но позволить ему быть самим собой, а не проекцией наших ожиданий. Это может относиться к детям, супругам, возлюбленным, к кому угодно.
Яков Кротов: А как это - принять, не поддерживая?
Наталия Скуратовская: Ну, например, у близкого нам человека могут быть взгляды, с которыми мы не согласны, привычки, которые нам не нравятся, и мы можем прямо ему сказать: "Извини, дорогой, мне не нравится, что ты ковыряешь в носу и ходишь на коммунистические митинги". Но при этом, если Вася - какой-нибудь любимый брат, то отношения это может и не разрушить.
Яков Кротов: А это будут полноценные отношения?
Наталия Скуратовская: Да, они могут быть полноценными. Но полноценные отношения - это такое принятие с двух сторон.
Яков Кротов: Мне кажется, что в России такой взгляд на ту же Англию: мир индивидуализма, все распалось, каждый сам по себе, разговоры только о погоде, потому что нельзя говорить о политике, о религии - поссоримся. Выносится за скобки все, что составляет суть наслаждения русской душевности. Или нет?
В России люди в большинстве своем не боятся поссориться, могут поссориться, а потом помириться
Наталия Скуратовская: У нас есть особенности национального общения, к которым относится и то, что люди в большинстве своем не боятся поссориться, могут поссориться, а потом помириться... Но иногда нет тормозов, нет уважения к чужому личному пространству. Это еще не манипуляция, но базовое условие для того, чтобы не упрекать себя в манипулятивном поведении. «Я не уважаю его свободу, но я же хочу как лучше, я же знаю, как ему лучше!»
Яков Кротов: А что значит - личные границы? Вот женщина пришла в церковь без платочка, а регулярная прихожанка хочет сделать ей замечание. Имеет право?
Наталия Скуратовская: Мне кажется, что регулярная прихожанка должна иметь больше терпения и любви, не расстраиваться из-за чужих платочков.
Яков Кротов: И насколько далеко можно зайти дело с этой безусловностью? Женщина пришла в церковь в подпитии, еле стоит на ногах, но в платочке. Проводить к выходу?
Ну, зачем-то же Господь ее привел в таком состоянии... Проводить к лавочке. Если она ведет себя неадекватно, то, может быть, и к выходу, но попросить зайти завтра, на трезвую голову.
Яков Кротов: А вот ребенок - наркоман, и он манипулирует родителями, родительской любовью...
Манипуляция может вовлекать в созависимые отношения, но может использоваться и с другой целью
Наталия Скуратовская: Вот это как раз тот самый случай, когда можно любить, но не принимать и не поддерживать его увлечения. Тут на определенном этапе может быть некоторое ограничение личной свободы – например, изолировать его от окружения. Первый шаг - поговорить и помочь осознать разрушительность того пути, на который он вступил. Если момент уже упущен, осознание уже невозможно, то помочь ему из этого выйти.
Яков Кротов: А это будет манипуляция: если ты будешь колоться и красть дальше...
Наталия Скуратовская: ...то мы тебя выгоним. Да, это будет манипуляцией. Можно сказать: мы за тебя боимся, переживаем, мы видим, что ты погибаешь, уже не отвечаешь за свои поступки, мы хотим тебе помочь, защитить тебя. Мы можем сказать это достаточно твердо, но все равно тут последнее решение остается за ним. Вспомните притчу о блудном сыне. Там сын ведет себя недостойно, требует того, на что не имеет права, и отец дает ему это, отпускает его с этим, и с любовью ждет, когда тот придет обратно.
Яков Кротов: Как соотносится манипуляция другим и зависимость, созависимость? Есть ведь какое-то сходство? Манипулятору удобно, что другой - грешник, он может им манипулировать.
Наталия Скуратовская: Манипуляция может вовлекать в созависимые отношения, но может использоваться и с другой целью. Но любые деструктивные созависимые отношения в основе своей имеют манипуляции, причем нередко - взаимные. Например, вот этот альянс - жертва и агрессор...
Яков Кротов: Кающийся и младостарец.
Жертва не всегда хочет, чтобы ее вытащили из этих отношений
Наталия Скуратовская: Да. Домашнее насилие - здесь же не всегда ситуация выглядит так однозначно, что есть злодей и есть несчастная жертва. Очень часто есть момент встречной провокации. Если агрессор расслабляется и не проявляет себя как агрессор, он может быть спровоцирован, чтобы жертва подтвердила свое право, например, на то, чтобы ни за что не отвечать: что я могу, если меня подавили, унизили, сломали... Жертва не всегда хочет, чтобы ее вытащили из этих отношений.
Яков Кротов: А если человек начинает раскаиваться и пытается освободиться от своей склонности к манипуляциям, к садизму, то это может помочь освободиться и жертве?
Наталия Скуратовская: Конечно! Убери один элемент из этой системы отношений, и даже если второй не меняет свое поведение, то все его импульсы (манипулятивные - в том числе) идут в никуда, не встречают рефлекторного ответа, который запускает всю эту деструктивную цепочку.
Например, в ситуации того же семейного насилия - ко мне иногда приходит пострадавшая сторона, а иногда наоборот, родители, которые не могут больше кричать на своих детей, они кричат и стыдятся. Помогая человеку изменить свои собственные установки, свое собственное отношение к близкому человеку, мы не можем изменить поведение другого человека, которого нет рядом с нами. Поэтому мы помогаем тому, кто к нам пришел, а другой, может, и не готов прийти на терапию...
Созависимость - это восполнение неких дефицитов
Например, жена - жертва семейной агрессии, а муж - садист, и ни в какому психологу он, конечно, не пойдет, говорит она. И работать мы будем не про то, как изменить мужа и его характер, а про то, как выйти из ситуации насилия. Человек меняется внутренне: мы находим, за какие уязвимости цепляется эта система отношений, как можно их преодолеть, чего не хватает во внутреннем психологическом пространстве, чем восполнить этот дефицит.
Созависимость - это восполнение неких дефицитов. Человеку не хватает любви, и поэтому он принимает, например, агрессию: хоть так, но на меня обращают внимание. И надо понять, чего человеку не хватает для счастья, чтобы выйти из этих отношений. Когда он находит способ получать это другим способом в другом месте, у него меняется отношение к своему партнеру по созависимому взаимодействию, и он начинает по-другому себя вести, иначе реагировать на агрессию или не реагировать на нее вообще, игнорировать, выходить из ситуации: "Ты тут кричи, а я чайку попью. Накричишься - вернешься". И меняется система семейных отношений. Если мы говорим о Церкви, то меняется система отношений с духовником.
Яков Кротов: Ну, Церковь - все-таки приложение к жизни, а не наоборот.
Наталия Скуратовская: Для кого как. Есть люди, для которых Церковь - вся жизнь или главное в жизни, для некоторых она даже важнее, чем семья. А есть люди, у которых ничего больше нет: монахи, например.
Яков Кротов: А это хорошо?
Есть люди, для которых Церковь - вся жизнь или главное в жизни
Наталия Скуратовская: Если это их свободный выбор, то, наверное, хорошо.
Яков Кротов: Вот человек скажет: "Ты покричи, а я чайку попью", а тот полезет уже драться, а не материться. Вот это внутреннее восстановление себя, заполнение пустоты, выздоровление не может ли спровоцировать, наоборот, усиленную агрессию? Человек увидит, что другой освобождается, и осатанеет, повысив градус агрессии.
Наталия Скуратовская: Да, в переходный период все может так и быть, но свет в конце тоннеля есть. Иногда бывает и по-другому: человек, проработав в себе ту проблему, которая его вовлекла в созависимые отношения, понимает, что эти отношения ему не нужны. И если там нет каких-то обязательств, то он уходит пить чай в другое место. Но это получается уже не про любовь. В некоторых случаях это может быть и развод, но бывает, что люди, расставшись на время, потом возвращаются друг к другу и начинают строить отношения на другом фундаменте. Пережив этот острый момент, когда агрессия могла стать неконтролируемой, люди получают шанс построить отношения на фундаменте любви, а не созависимости.
Яков Кротов: То есть любовь может перерасти в манипуляцию, но может быть и обратный процесс?
Если уже есть любовь как открытое, ответственное, честное отношение к другому человеку, то она не перерастет в манипуляцию
Наталия Скуратовская: Я бы сказала, что в манипуляцию может перерасти не сама любовь, а жажда любви и стремление заполнить ее дефицит хоть чем-то, какими-то близкими отношениями, пусть даже они в чем-то причиняют боль. Если уже есть любовь как открытое, ответственное, честное отношение к другому человеку, то она не перерастет в манипуляцию, в созависимость.
Яков Кротов: Здесь я бы возразил. Я видел много разводов, много распавшихся семей и семей, где манипуляция друг другом все заполонила, но я не могу сказать, что там не было любви. Любовь может перерасти во что угодно! В конце концов, Иуда, я думаю, где-то любил Спасителя, а потом где-то что-то... и не туда.
Но я боюсь, что любовь может закончиться. В любви ведь есть игровое начало, игровое насилие, игровое покусывание, игровое обзывание друг друга - присутствует как бы такая фаза взросления любви. И игровая манипуляция в любви тоже бывает, наверное. А потом может так случиться, что игровое превратится в серьезное и вытеснит любовь?
Наталия Скуратовская: Любовью называют настолько разные вещи, что тут каждый раз хочется уточнить.
Яков Кротов: Я называю любовью любую ситуацию, когда люди говорят, что "мы друг друга любим". Вот пришли на венчание, и священник спрашивает: "Обещаете любить?..".
Наталия Скуратовская: Но это может быть влюбленность или страсть даже не к реальному партнеру, а к вымышленному образу. "Пришла пора - она влюбилась".
Яков Кротов: Но это же не мешает любви, это одна из ее опор на первых стадиях.
Любовью называют настолько разные вещи, что тут каждый раз хочется уточнить
Наталия Скуратовская: Если человек любит свою галлюцинацию, которую он спроецировал на более-менее подходящий объект, значит, тут любовь еще не наступила. Она может наступить, когда люди по-настоящему друг друга узнают.
Яков Кротов: Ну, так Господь же сводит людей, и в довольно раннем возрасте. Скажем прямо, он как-то рискует, и это можно…
Наталия Скуратовская: Конечно, можно, потому что из этого может вырасти любовь. А может и не вырасти.
Яков Кротов: Она есть! Презумпция любви! А иначе мы оказываемся в положении манипуляторов. Если я не доверяю чужой любви, то я как бы манипулирую человеком: если ты докажешь, что ты ее любишь...
Наталия Скуратовская: А почему нужно выносить об этом суждение, вторгаясь во внутренний мир другого человека, в его свободу, в его выбор?
Яков Кротов: Но мы все взаимосвязаны, и если человек спрашивает, то ему нужно подкрепление, подтверждение, это же часто правильная необходимость.
А чем манипуляция чувством вины отличается от призыва к покаянию?
Наталия Скуратовская: Вектором приложения усилий. Покаяние - это метанойя , это изменение жизни, мысли, души. И следствием покаяния должно быть оставление страстей, преодоление грехов. А чувство вины, если оно невротическое… Иногда человек осознает вину как ответственность за реально совершенный проступок, то есть это голос совести. Отличать чувство вины от голоса совести тоже стоит.
Если я не доверяю чужой любви, то я как бы манипулирую человеком
Яков Кротов: А как?
Наталия Скуратовская: Чувство вины, деструктивное и невротическое, по большому счету, диктует самоуничтожение: ты плох, ты не исправишься и не исправишь ситуацию, ты виноват, и нет тебе прощения и ныне, и присно, и во веки веков. А голос совести говорит: ты поступил плохо, обидел кого-то, украл, даже убил - подумай, можешь ты это исправить или нет, можешь - исправь, и этим положишь начало своему покаянию, которое будет заключаться в том, что больше ты такой ошибки не совершишь. Не можешь исправить (ну, например, убил - не воскресишь же) - совесть подсказывает, что надо это как-то искупить, и подумай, как ты можешь это искупить.
Яков Кротов: Вера подсказывает, что даже и не очень можешь...
Наталия Скуратовская: Полагаешься на милость Божию, но иногда человек приходит к тому же священнику и говорит: "Батюшка, грех на душу взял, убил..." Например, женщина сделала аборт: "Наложите на меня епитимью потяжелее, потому что я не могу себя простить и чувствую, что Бог меня тоже не прощает". Можно в этой ситуации, например, пойти по пути усиления чувства вины, чтобы она и дальше чувствовала себя такой вот непрощенной, убийцей, - и чего мы этим добьемся? Добьемся того, что...
Яков Кротов: …она в следующий раз не сделает аборт.
Наталия Скуратовская: Да, но зато она не сможет дать любовь ни тем детям, которых родила, ни мужу. Она будет винить, уничтожать себя, и в результате это будет такое психологическое самоубийство. А если дать ей надежду на то, что Господь прощает… Господь простил разбойника, который тоже не благочестиво провел свою жизнь до этого момента... Господь может простить кого угодно.
Яков Кротов: Вот у движения "Пролайф" такая позиция, что аборт - это даже хуже, чем убийство, потому что убийца убивает все-таки совершеннолетних, взрослых, солдат вообще при этом рискует своей жизнью, а при аборте ты убиваешь совсем беззащитного, и это предельно жутко. И мне почему-то кажется, что это манипуляция.
Наталия Скуратовская: То, как подают это активисты-пролайферы, очень часто является манипуляцией.
Одна дорожка - загнать в чувство вины, в то, что она теперь должна до конца жизни каяться, и все равно вряд ли будет прощение (ну, или должна отслужить там 40 молебнов за младенцев, во чреве убиенных, и тогда, может быть, Господь ее простит). А есть другой путь - сказать, что, да, убийство, да, грех, да, непоправимо, не воскресишь, но если совесть подсказывает епитимью побольше… А что изменится к лучшему в тебе или в мире от того, что ты будешь делать тысячу земных поклонов на протяжении семи лет? Мучает совесть - есть брошенные дети, помоги им. Можешь - усынови, не можешь - есть волонтерство в детских домах, есть дети-инвалиды, которым люди помогают, просто приходят с ними пообщаться. Найди себе такое дело, чтобы искупить зло добром, если душа просит искупления.
Найди себе такое дело, чтобы искупить зло добром, если душа просит искупления
Но у нас не юридическая концепция спасения, и вопрос не состоит в том, чтобы отработать - одного убила, а другого усынови, и все равно отработать убийство мы не сможем. Мы надеемся на милость Божию, и, осознавая страшный, непоправимый грех, не повторим его больше и постараемся привнести в жизнь добро, любовь, то, чего мы лишили на тот момент и себя, и этого, например, убитого ребенка. Это совсем не "пролайферский" подход.
Яков Кротов: И тут приходит атеист и говорит: христианство воспитывает безответственность. Где граница между безответственностью и прощением?
Наталия Скуратовская: А вот как раз в том самом внутреннем изменении, в готовности и решимости больше не повторять грех.
Яков Кротов: Это сначала появилось у иезуитов. У них обучались и многие православные, они принимали на время грех католичества, учились, а потом возвращались в православие, потому что православных семинарий не было. Там есть обычай спрашивать после исповеди: обещаешь ли ты более так не делать? Вот в нашем чинопоследовании исповеди таких фраз нет, хотя иногда очень хочется, чтобы они там были. Вот алкоголик, у него похмелье – «ну, никогда больше!», а потом опять все по новой. И ведь этот маниакально-депрессивный цикл часто переносится в религиозную жизнь.
Наталия Скуратовская: Конечно!
Яков Кротов: А можно без этого? Как порвать порочный круг?
Обещание усугубляет чувство вины, поскольку оно с высокой степенью вероятности будет нарушено
Наталия Скуратовская: Перенести контроль извне вовнутрь. Когда человеку говорят: "Обещаешь ли ты больше этого не повторять?", это внешний контроль. То есть пообещай мне, пообещай Богу, а то Бог тебя накажет… Причем обещаешь, клянешься ты тому Богу, который говорил "не клянитесь ни небом, ни землей".
Яков Кротов: Ну, нет, там не говорят "клянитесь", хотя обещание - это тоже форма клятвы.
Наталия Скуратовская: Обещание перед крестом и Евангелием! Просто в ситуации, которую вы описали, обещание усугубляет чувство вины, поскольку оно с высокой степенью вероятности будет нарушено.
Яков Кротов: А когда человек на венчании говорит "беру в жены, обещаю"? Тогда вы оказываетесь на атеистической позиции, что всякая религия - это вынесение вовне того, что должно быть в глубине сердца...
Наталия Скуратовская: Да нет, все совсем не так! Когда речь идет о борьбе с грехами, со страстями, которые овладели человеком… Все мы знаем из аскетики, что страсти зачастую одномоментно не преодолеваются, что это борьба, иногда борьба до часа смертного, и человек к этой борьбе должен подходить так, что «постараюсь не падать, но если упал, поднимусь, покаюсь и опять постараюсь не падать». Но если вот в этот момент покаяния с человека взяли внешнее обещание, то у него уже два греха, например, пьянство и то, что он нарушил обещание. В следующий раз он придет к нам вдвое более виноватый, а потом просто потеряет веру в то, что Господь избавит его от этого.
Мы не можем в одностороннем порядке пожизненно отвечать за другого человека
А при венчании речь идет об ответственном решении, которое предположительно принимается раз и на всю жизнь, то есть это любовь и ответственность.
Яков Кротов: Вот я всегда не любил слово "ответственность", потому что оно, мне кажется, имитирует диалог. Ответственность - это все-таки разновидность ответа, но ответственность в таких контекстах - это какое-то монологическое явление. Если я отвечаю перед любимой, перед Богом, то это часть какого-то длинного, десятилетиями длящегося разговора, а если я отвечаю перед законом природы, перед законом человеческим, психологическим, то это такая дрянь!
Наталия Скуратовская: Я как раз совершенно не имела в виду юридическое понимание ответственности, а имела в виду готовность отвечать друг за друга во всех ситуациях, поддержать другого.
Яков Кротов: А что значит - друг за друга?
Наталия Скуратовская: Это означает, что мы не можем в одностороннем порядке пожизненно отвечать за другого человека. Если речь идет о супружестве, то оба отвечают друг за друга и за отношения, оба должны быть готовы помочь другому, если ему тяжело. Например, родители отвечают за детей, но только до того момента, пока дети не повзрослели. А когда родители состарились и потеряли силы, уже дети отвечают за родителей. Ответственность всегда взаимна, если мы говорим о человеческих отношениях, а не о законах (возможно, навязанных).
Яков Кротов: Мне кажется, там, где любовь, там взаимная ответственность - это, скорее, взаимное прощение.
Ответственность всегда взаимна, если мы говорим о человеческих отношениях, а не о законах
Наталия Скуратовская: Да, обязательно!
Яков Кротов: И, в том числе, готовность сказать ребенку: ты иди, я останусь, и капитан потонет с кораблем. Любовь в этом смысле освобождает от ответственности, как от страдания, наказания. В Евангелии с этих страниц встает очень четкий персонаж - Господь Иисус Христос, открытый, искренний, который при этом все-таки нас пугает.
Наталия Скуратовская: Я не считаю, что он нас пугает.
Яков Кротов: А что это тогда? Как соединить Евангелие и вот это эхо ветхозаветных угроз?
Наталия Скуратовская: Эти ветхозаветные угрозы присутствовали в сознании его слушателей; более того, они присутствуют в нашем современном сознании, поскольку многое из ветхозаветной религии вошло в историческое православие. Когда эти требования доводятся до крайности, это некая провокация, как раз призванная пробудить совесть, переключить внимание с контроля внешнего, контроля закона на свою совесть, которую нередко называют – «голос Божий в душе человека». Ты посмотрел на женщину с вожделением - никто об этом не узнает, если ты ничего не сделал, а ты подумай, что это уже первый шаг к прелюбодеянию, и остановись. Тебя не будут за это судить как за прелюбодеяние, но заметят - остановись.
Для волос
